Национализм, право наций на самоопределение и сецессионизм в современной международной политике
Расторгуев А. Г.

Отличительной чертой международной политики XX века стал поразительный успех националистической идеологии. [1] После окончания Первой мировой войны не было идеологии получившей бы настолько широкое признание. Фашизм и его разнообразные производные доминировали в большинстве стран межвоенной Евроы и некоторых латиноамериканских странах чуть позже, но универсального признания так и не получил; более того, воспринимается большинством сегодня откровенно негативно. Социализм владел умами миллионов (возможно, миллиардов) людей по всему миру, являлся государственной идеологией в таких государствах как СССР и Китай, в более мягких формах играл значительную роль почти повсеместно, однако не оправдал себя экономически, что было критично, учитывая базовые положения самой социалистической догматики. Либерализм заставил оптимистов во главе с Ф. Фукуямой говорить о «конце истории», однако его же приверженцы в лице С. Хантингтона предупреждают об иллюзорности этой победы и сомневаются в самой возможности ее достижения, не говоря уже о мнении тех, кто не разделяет самих либеральных ценностей. Триумф национализма выражается, на мой взгляд, именно в том, что в отличие от перечисленных «конкурентов», он уже давно даже не воспринимается в качестве идеологии. Я не беру сейчас в расчет радикальные версии национализма (такие как нацизм), которые не способны стать глобальной идеологией в силу своей исключительной локальности. Национализм, о котором я говорю, рассматривается как некая система координат, в которой все население Земли естественно делится на нации, которые естественно образуют национальные государства. То есть картина мира, навязываемая националистической парадигмой была воспринята в конечном счете как данность, а не как система ценностей, чего так и не удалось достичь ни социализму, ни либерализму.

Повсеместное распространение национального государства как максимально легитимной формы государственности – яркое свидетельство триумфа национализма как парадигмы политического мышления. Можно лишь добавить, что возможно еще более впечатляющим фактом является своеобразная мимикрия государственных образований (в основном постколониальных), не преуспевших в нацие-строительстве, стремящихся придать себе вид национальных государств и таким образом гарантировать легитимность своего существования.

В рамках данного эссе я бы хотел проанализировать роль этнонационализма в современной международной политике. Для этого следует (1) рассмотреть само понятие «нация», (2) проследить историю и логику развития принципа наций на самоопределение и (3) показать как работает механизм легитимации сецессии в современных условиях.

Как я уже сказал, нация практически общепризнанна как основная форма идентичности людей и основание для создания государства. В то же время сами понятия «нация», «национальность», «этнос», «этническая группа» и т. п. далеки от того, чтобы быть четко определены. Традиционные трактовки этничности (так называемый примордиализм или эссенциализм) видят в нации единство, принадлежность к которому объективно и не носит социальный характер. Точки зрения в рамках этой парадигмы разнятся от сугубо биологических концепций этничности, имеющих весьма косвенное отношение к науке вообще, до «мягких» вариантов, трактующих этносы как некие культурные единства. Надо заметить, что критика в адрес этого направления мысли давно уже перевалила критическую точку, поскольку внутренне логичную схему могут предложить только сторонники радикальной «биологической» версии примордиализма, однако никакие научные данные ее не подтверждают. «Культурные» же теории ставят множество вопросов, попытки взвешенно ответить на которые неизбежно приближают нас к конкурирующей точке зрения на феномен этничности, а именно – конструктивистскому подходу. В рамках конструктивизма этничность понимается как социальный феномен, имеющий свою историю, логику и механизм функционирования. Нации возникают как продукт предыдущего развития, конституируются развитием национального языка, созданием национальной литературы и сочинением «этнической истории». Подразумевается осуществление определенной интеллектуальной работы по конструированию и поддержанию национального единства. Интересно, что в рамках этого подхода находит свое объяснение и эссенциализм в этнологии. Можно говорить о том, что разного рода биологические и культурные трактовки этничности являются уже продуктом национализма, средством его легитимации, [2] поскольку его сторонники (а) находятся «в плену» националистической мифологии, не подвергая феномен этничностидолжной рефлексии, и (б) своими исследованиями нередко вносят вклад в формирование таких мифологий. Считая нации естественным феноменом, они вынуждены искать «корни» и «предков» современных этнических общностей все в более и более глубокой древности. В то же время именно поиск «глубоких» корней – одна из основных забот националистов, стремящихся доказать автохтонность своего народа для той или иной территории.

Наиболее бурно процесс формирования наций протекал в XVIII веке в Латинской и Северной Америке, и XIX веке – в Центральной Европе. [3] Однако для нас важно обратиться к более позднему периоду. Первая мировая война стала концом для многих империй. Фактически ее «не пережили» Российская, Австро-Венгерская и Османская империи. Не последнюю роль в этом сыграл один из тезисов американского президента Вудро Вильсона, известный как принцип «права наций на самоопределение». Очень важно отметить, что в устах Вильсона эта идея не имела практически никаких этнических коннотаций. Свою роль сыграли видимо и его американское «происхождение», и его политические убеждения. Изначально речь шла о праве народов самостоятельно определять формы и характер правления для себя (то есть, как это виделось самому Вильсону, о «праве на демократию») [4] . Это право, дарованное народам имплицитно подразумевало существование этих самых народов и их субъектность. Само понятие нация (nation) означало и означает в английском языке население государства и само государство. Именно в этом, последнем, значении, например, слово «нация» и фигурирует в названии международных организаций (Лига Наций, ООН). Однако, надо иметь в виду, что на американском континенте нации образовывались в рамках уже сформировавшихся территориальных единиц и естественным образом являлись теми самыми субъектами этого права, так как носили ограниченный и определенный характер. В Европе же предстояло пойти навстречу требованиям националистов (чешских, польских, венгерских и т. д.) проживавших на территории империй, т. е., пусть специфических, но государств. Впрочем, тогда это не вызывало больших вопросов: империи лежали поверженными и баланс сил позволял выделить из их состава территории, на которых проживали те или иные народы, уже развившие националистическую идеологию (а именно: имеющие некую «официальную» грамматику языка, представления о прошлом нации, и, что самое главное, разделяемые большинством представления о существовании некой общности, именуемой «N’ский народ»). Несмотря на все усилия, границы естественно не могли быть нарезаны действительно в соответствии в ареалами проживания тех или иных национальностей, что заложило несколько мин замедленного действия под стабильность мира в Европе. Тем не менее, как уже было сказано, этот процесс раздела больших империй на национальные государства прошел относительно спокойно. Возможно свою роль сыграло то, что границы зачастую привязывались к границам графств, герцогств и т. д. – то есть пусть династическим ( т. е. не имеющим никакого отношения к национальностям), но освященным историей, линиям демаркации.

С новой силой проблема толкования принципа самоопределения наций встала после Второй мировой войны и особенно остро с подъемом антиколониального движения. Прежде чем обсуждать уже фактически современный этап существования проблемы, следует сделать еще несколько «исторических» замечаний. Я бы хотел отметить ту роль, которую сыграли в переинтерпретации смысла тезиса Вудро Вильсона большевики. Сразу по приходу к власти в Петрограде большевики объявили о праве наций на самоопределение. Несколько позже, в ходе гражданской войны и сразу после нее, большевистское правительство перешло к политике «собирания земель» и практически восстановило государство в границах Российской Империи («уйти» удалось лишь Польше, Финляндии и, до поры, прибалтийским государствам). Однако, действительно важно другое: и во время «роспуска» империи и в ходе ее территориальной «реставрации» большевики соблюдали провозглашенный принцип. Этническая политика советского руководства всегда была крайне противоречивой, она могла сочетать массовые репрессии («этнические чистки» в современной терминологии) и громадные затраты на фактически создание наций в республиках Средней Азии, например. Создание письменностей, особые образовательные преференции малым народам соседствовали с политикой русификации в других случаях и ограничениями для немцев и евреев. Тем не менее всегда свято соблюдался единый подход к пониманию сути проблемы [5] , сводящийся к трем основным тезисам: (1) национальность есть объективный атрибут индивида (отсюда паспортная и анкетная запись, не допускавшая незаполнения или указания двойной идентичности), (2) эта форма – высшая стадия в развитии национального самосознания [6] (отсюда иерархия народностей, народов, наций и т. п.), (3) у каждой нации среди ее атрибутов есть «ее» территория (отсюда этнический федерализм, положенный в основу и СССР, и РСФСР). На практике это означало создание на развалинах империи республик, объединенных по национальному признаку (на практике – языковому, так как лучшего маркера в Средней Азии, например, просто не было), которые и должны были воплощать «право наций на самоопределение». Далее, на всем протяжении советской истории, этническая активность настолько поощрялась в территориальных рамках соответствующих республик, насколько она каралась вне их. Для нас важно следующее: фактически именно советский режим вырыл яму Советскому Союзу, на протяжении всего существования которого он пестовал представления о государственности как о высшей ценности для национального развития.  В результате к концу 1980-х – началу 1990-х была создана благотворная почва для последующих этнических конфликтов: в советском обществе существовало устойчивое убеждение в том, что некое территориально-государственное образование – единственная форма реализации права нации на самоопределение. Быть ли этому образованию суверенным или состоять в какой-либо федерации/конфедерации – вопрос степени радикализации настроений в конкретный момент времени и баланса сил. Кроме того, не могла не сыграть своей роли романтизация «национально-освободительной борьбы», которую вели бывшие колонии против своих метрополий – по совместительству стран Запада и идеологических противников СССР в холодной войне. Вероятность того, что такого рода борьба может вестись и против самого Союза по-видимому игнорировалась или не считалась достаточно большой.

Деколонизация в контексте проблематики данного эссе заслуживает особого внимания. Предтечами этого процесса можно считать как раз упоминавшиеся южно- и североамериканские колонии, отделившиеся от своих метрополий в XVIII – XIX вв. Если же мы рассмотрим уже XX век, то увидим, что именно с освобождением колоний связано вхождение принципа права наций на самоопределение в сферу международного права. Резолюции Генеральной ассамблеи ООН 1514 (XV) от 14.12.1960 и 1803 (XVII) от 14.12.1962 уже содержали упоминания права на самоопределения применительно к бывшим колониям, а в 1976 г. в силу вступили Пакт о гражданских и политических правах и пакт об экономических, социальных и культурных правах, которые уже фиксировали «право всех народов на самоопределение». При этом открытым оставался вопрос об определении понятия «народ». Достаточно широкое распространение среди юристов-международников получило мнение о применимости этого принципа только в ситуации деколонизации, тогда как во всех прочих он очевидно вступает в противоречие с принципом нерушимости границ. При несомненно высокой политической приемлемости, эта трактовка абсолютно ущербна с точки зрения логики и права и крайне уязвима для критики. Колонии обретали независимость вполне в соответствии с задумкой Вильсона, освобождаясь от «иноземного правления», однако важно понимать, что вновь образуемые государства имели границы соответствующих владений и не имели никакого отношения к языковому, культурному, этническому, наконец, составу населения. Далеко не все из них смогли достичь нужной степени единства и образовать нации в том смысле в каком их смогли образовать американские колонии или европейские страны, и многие столкнулись с проблемой теперь уже внутренних сепаратистов.

Наконец, последнее, на чем я хотел бы остановить внимание – современное состояние проблемы. По мере того, как Европа «отпускала» свои колонии, к идее использования права на самоопределение начинали обращаться и «домашние» сепаратисты: (корсиканцы, баски и др). Именно это и поставило основные проблемы применения этого принципа, поскольку поступиться своей континентальной территорией европейские государства не были готовы. Некоторая коррекция произошла в позиции ООН в 1970 г., когда была принята резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 2625(XXV) от 24.10.1970 г., в которой говорится, что самоопределение не рассматривается как обязательное становление независимого государства. В качестве форм самоопределения были названы ассоциация или интеграция с независимым государством, или любой другой политический статус, свободно определяемый народом, т. е. фактически речь шла о федерации, автономии или регионализации. К сожалению, приходится констатировать, что это решение явно запоздало: за время существования идея самоопределения именно в виде обретения собственной суверенной государственности прочно укрепилась в головах интеллектуалов, формулирующих националистические идеологии. Не более продуктивными оказались и попытки разграничить различные виды субъектов в этом вопросе (коренные народы, меньшинства, нации, лишенные государственности и т. п.). [7] Для новых меньшинств в деколонизованных странах утверждалось, что они не находятся под иностранным господством, но являются частью неколониального государства, чья территориальная целостность охраняется международным правом (Южные Молуккские острова, Биафра, Западная Новая Гвинея, Катанга, Южный Судан, сомалийцы в Эфиопии и Кении, корсиканцы и многие другие), однако это служило скорее поводом для раздражения, нежели сигналом к тому, чтобы принести извинения за доставленные хлопоты и отказаться от претензий на сецессию.

Сецессия – объективная реальность, свидетелями которой мы являемся: распад Югославии, Приднестровье, Осетия и Абхазия, - вот только некоторые примеры выхода отдельных территорий из состава других государств, признанного и не признанного международным сообществом, но осуществленного de facto. Существуют различные классификации оснований для сецессии и критериев оценки ее возможного успеха. [8] Основная идея, стоящая за ними состоит в том, что сецессия оправдана в случае, если культуре, претендующей на независимость угрожает исчезновение при условии, что обретение суверенитета не станет основанием для новых нарушений прав человека и посягательств на новые меньшинства. Практика показывает, что это практически недостижимо. Романтизированное представление о (народном) суверенитете имеет слабое отношение к действительности. Именно национальная (в смысле «не имперская»), республиканская Турция виновна в геноциде армян, косовские албанцы оказались ничуть не менее опасными для сербов, когда те оказались в меньшинстве, чем сербы для албанцев до этого, демократические настроения в Латвии привели к власти националистический режим, принявший дискриминационные законы о языке и одобрительно относящийся к маршам ветеранов СС. Все это свидетельствует совсем не о том, что есть «плохие» и «хорошие» нации, а о том, что суверенитет имеет отношение к «свободе рук» конкретного правительства на конкретной территории (именно поэтому этот термин был с таким энтузиазмом воспринят республиканскими элитами во время распада СССР), а не к свободе личности, понимаемой в либерально-демократическом духе.

Наиболее серьезной из всех проблем, сопровождающих тему данного эссе на сегодняшний день мне видится проблема «медиизации» национализма. Выражается это в двух моментах. Во-первых, масс-медиа фактически получили право, в соответствии с политическими или, что также не редкость, эстетическими соображениями классифицировать националистов на «террористические, сепаратистские организации» и «борцов за независимость». Во-вторых, масс-медиа всегда играли значительную роль в становлении национализма [9] , формируя единое (для какой-то группы населения) информационное пространство, в котором производились и трансформировались этнические мифы. Теперь же, когда гуманитарно-правовой климат благожелателен к меньшинствам, благодаря СМИ, стало легче приводить эмоционально крайне убедительные аргументы в пользу как раз существования угрозы той или иной культуре. [10] Постмодернистские и феминистские исследовании в области социологии и этнологии, показывающие все многообразие форм, которые могут принимать власть и принуждение, подводят философскую базу под утверждения о существовании угрозы любой миноритарной культуре. [11]

Подводя итоги, можно сказать, что проблема возможной дезинтеграции многих государств стоит весьма остро. Снята эта угроза может быть только одним способом: размыванием государственности как таковой. Регионализация Европы – достаточно убедительный пример: не все ли равно в составе какого-то государство или суверенно существует тот или иной регион, если он самостоятельно решает широкий круг вопросов и имеет прямой выход на уровень общеевропейских институтов? Деволюция государства (devolution of state – в терминологии «нового лейборизма» Тони Блэра) в сочетании с рефлексией националистических корней современных представлений о системе международных отношений – вот несколько утопический, но вполне вписывающийся в господствующие интеллектуальные тенденции, рецепт против сепаратизма.

Использованная литература:

1.      Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.

2.      Соколовский С. В. Этническая политология: курс лекций. М., 1998.

3.      Тишков В. А. Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997.

4.      Реальность этнических мифов / Под ред. А. Малашенко и М. Б. Олкотт; Моск. Центр Карнеги. М., 2000.

5.      Кимлика У. Федерализм и сецессия: Восток и Запад. (доступно на http://aimag.knet.ru/)